Великий талант и яркая личность, Аркадий Кутилов — поистине сибирский Поэт. Поэт эпохи застоя. Человек, в котором сквозь бетонные плиты просталинского уклада жизни, неимоверной античеловечной бюрократии, несмотря на абсолютную нищету и нелепость существования, пробился истинный Творец.
Однако его творчество до сих пор неизвестно широкой аудитории. Даже несмотря на то, что за последние два года в периодической печати появилось несколько статей о нём, а в 2000-м году в Красноярске вышла книга стихотворений Кутилова в серии «Поэты свинцового века» под редакцией Р. Солнцева. Кроме того, сейчас готовится ещё одна — в омском издательстве.
«ПС» представляет вниманию своих читателей статью близкого друга Аркадия Кутилова и хранителя его архивов — Геннадия Великосельского.
«Мои уродливые стихи
нужнее правильных стихов.»
(А. Кутилов)
...Летом 1985 года в одном из центральных скверов города Омска был обнаружен труп бродяги в грязной рваной одежде. Смерть наступила в результате невыясненных (да и особо не выясняемых) обстоятельств. Труп был опознан, но никем не востребован. Это был один из ярчайших российских поэтов XX столетия, наш земляк Аркадий Кутилов.
Место его захоронения до сих пор никому не известно...
В отечественной литературе, пожалуй, ещё не было значительной личности со столь необычной творческой и жизненной судьбой: семнадцать лет непризнания, гонений, абсолютной бездомности в конце концов сделали свое дело... Но эти же тяжелые годы сформировали в лице Аркадия Кутилова поистине уникальное явление современной русской поэзии. Уникальное до невероятности. До светлой зависти к тем ценителям стихов, которым ещё предстоит радость открытия этого имени.
Истинный масштаб этого поэта ещё не осознан современниками, но можно быть вполне уверенным, что в самом ближайшем будущем это непременно произойдет. Очень уж неповторим его голос. Очень уж ярок талант, тверда и профессиональна рука этого мастера, сумевшего напечатать при жизни всего лишь несколько десятков стихотворений в провинциальных газетах.
У него ещё все впереди. Будет в городе Омске и улица, носящая его имя, будет наконец разыскана его могила, поставлен памятник, будет и всероссийское признание...
Пока что горемычная судьба кутиловских стихов повторяет и продолжает судьбу их автора. В 1990 году, спустя пять лет после смерти поэта, в Омском книжном издательстве вышел его первый сборник стихов «Провинциальная пристань». Выход книги, которой буквально зачитывались, передавали из рук в руки, увозили в другие города, глухо замалчивался омской прессой в течение целого года. Первым откликом на сборник стал материал омского писателя А. Лейфера, который наконец осмелилась напечатать одна из городских газет. Но и тут строгое редакторское (уже «демократическое») перо вычеркнуло фразу автора о том, что «Провинциальная пристань» — «лучшее из того, что появлялось в Омске за последние полвека.
«Официальный» Омск не желал признавать своего пасынка: нет пророка в своем Отечестве. Омск «неофициальный» тем временем зачитывал «Провинциальную пристань» до дыр, до лохмотьев...
Однако дальнейшее замалчивание имени Кутилова становилось уже откровенно неприличным, особенно после того, как новосибирское (!) телевидение сняло и трижды (!) продемонстрировало солидную телепередачу о творчестве омского (!) поэта, взбудоражив новосибирских любителей поэзии, получив большую прессу и множество заинтересованных, благодарных откликов. В родном же для Кутилова городе эта пленка была прокручена лишь единожды, с удивительной скромностью. Нет пророка в своем Отечестве! Отцы и отчимы города были озабочены совсем иными проблемами... Например, возведением в Омске памятника... Тарасу Шевченко. С какой стати? А ни с какой, да простит нас великий кобзарь! Говорят, что таковой памятник имеется даже в Буэнос-Айресе... Чем мы, собственно, хуже Буэнос-Айреса?..
Сегодня, спустя тринадцать лет после гибели поэта, приходится с сожалением констатировать: в широких читательских кругах нашего города имя Аркадия Кутилова до сих пор продолжает оставаться малоизвестным. Его творчество пробивается к омскому читателю трудной и долгой дорогой, драгоценными крупицами. Зачастую — из столичного далёка. И даже из совсем уж далекой Америки... Стихи ещё недавно опального, бездомного, никому не известного омского поэта вошли в антологию «Русская муза XX века», включены в антологию «Русская поэзия XX столетия», изданную в Лондоне на английском языке и ставшую учебным пособием в американских университетах, наконец, — в нашумевшую антологию «Строфы века». Научный редактор «Строф...» Евгений Витковский в разговоре с одним из омских литераторов недавно заметил: «У вас в Омске хорошая поэтическая школа: Анненский, Мартынов, Кутилов...»
Омску можно было бы гордиться такой оценкой... Большое, наверное, и вправду видится лишь на расстоянии, физическом ли, временном ли. Даже те, кто достаточно близко знал самого Аркадия Кутилова и его творчество, только сегодня начинают понимать, что этот человек родился Гением. Насколько он СМОГ им стать, насколько мы ему это ПОЗВОЛИЛИ, пусть рассудят Читатель и Время. Они — не ошибаются. Не заблуждался на этот счет и сам поэт:
Мне дали жизнь. Сказали: на!
Да чтоб звенела, как струна!..
Аркадий Кутилов родился 30 мая 1940 года в Иркутской области, в таежной деревне Рысьи. Родители нарекли мальчика довольно редким именем Адий (впоследствии он выберет себе в качестве псевдонима другое имя), своей же ещё более редкой фамилией (зачастую воспринимаемой читателями как явный псевдоним) он несомненно обязан протекающей в тех местах небольшой речушке Кутил.
Иркутский период жизни будущего поэта был недолгим. Вскоре после войны, похоронив мужа, Мария Васильевна Кутилова возвращается с двумя маленькими сыновьями — старшим — Юрием и младшим — Адием — на свою родину, в село Бражниково Колосовского района Омской области. Здесь, в живописной сибирской деревне с двумя петляющими меж дворов «наивными» речками Ошей и Ячейкой, прошли детство и юность Аркадия Кутилова.
По его собственному признанию, писать стихи он начал «поздно», лет с семнадцати, до этого едва ли не единственной, всепоглощающей страстью была живопись, отступившая затем как бы на задний план. Впрочем, сегодня мы видим в лучших кутиловских стихах — Художника, в лучших его рисунках — Поэта. Видим, что обе Музы прошли с ним через всю его жизнь, поразительным образом сочетаясь, дополняя и обогащая друг друга.
Он начинал с удивительно лирических стихов о природе. Это были стихи необыкновенной чистоты и поэтичности, покоряющие сразу и навсегда, даже отдаленно не напоминающие ничьи другие, стихи, которым сам поэт дал прекрасное и точное определение — «таёжная лирика»:
Заря, заря, вершина декабря...
В лесах забыт, один у стога стыну.
Встает в тиши холодная заря,
мороз, как бык, вылизывает спину.
Качнулась чутко веточка-стрела,
и на поляну вымахнул сохатый...
И, падая на землю из ствола,
запела гильза маленьким набатом...
Заря не зря, и я не зря, и зверь!..
Не зря стволы пустеют в два оконца...
И, как прозренье в маленькую дверь,
через глаза
в меня
входило
солнце!
Возможно, что именно в этих ранних стихах Кутилова и берёт начало та бесконечная доброта и любовь ко всему, живущему на земле, которыми будет проникнута вся его последующая поэзия, будь то стихи о природе, деревне или Женщине, философская тема, социальная или пацифистская.
В начале шестидесятых годов Аркадий проходит армейскую службу в городе Смоленске, где активно включается в жизнь местного литературного объединения, участвует в семинаре молодых литераторов, получает высокую оценку своего творчества от таких поэтов, как Александр Твардовский и Николай Рыленков.
Кутилов необыкновенно популярен в литературных и читательских кругах города (в стране были времена необычайного всплеска интереса к поэзии), его стихи охотно печатают областные и армейские газеты, он даже становится автором текста гимна Смоленска. Кто знает, как могла бы сложиться дальнейшая творческая судьба совсем ещё молодого стихотворца, к которому был неравнодушен сам Твардовский?.. Однако вскоре происходит событие, наложившее отпечаток и на судьбу, и на всю оставшуюся жизнь поэта. Аркадий и ещё пятеро солдат устраивают в расположении части выпивку. Пьют антифриз, в результате чего в живых остается лишь один Кутилов, которого демобилизуют из армии в тяжелом депрессивном состоянии.
Аркадий возвращается в родную деревню совсем другим человеком, не узнаваемым даже близкими, до конца своих дней затаив в глубине души вину — за то, что остался в живых. В сохранившихся автобиографических набросках он пишет об этом периоде скупо, не вдаваясь в особые подробности: «На третьем году службы со мной приключился интоксикационный психоз и я был комиссован. В подавленном состоянии, потеряв интерес ко всему, я жил в деревне, считая, что жизнь прошла мимо. Самое яркое событие того времени — это момент, когда я впервые серьезно оценил водку. Работал корреспондентом районной газеты, неумеренно пил, распутничал и даже не пытался исправить положение».
Есть сведения, что А. Твардовский пытался разыскать внезапно исчезнувшего из поля зрения Кутилова, но в воинской части, где служил Аркадий, выдали информацию о его... смерти. Уже в конце 80-х годов известный критик Владимир Лакшин вспоминал, что автор «Василия Тёркина» как-то рассказывал ему об «удивительно талантливом солдатике, насмерть отравившемся антифризом»...
Тяжелейшая душевная депрессия продолжалась около года, затем, по словам старшего брата, Аркадий с головой уходит в творчество, пишет невероятно много, пугая родных уже тем, что сутками не отрывается от бумаги.
В 1965 году стихи Аркадия Кутилова впервые появляются на страницах омской газеты «Молодой сибиряк». Поначалу это была все та же пейзажная лирика, но уже очень скоро в творчестве поэта зазвучала ещё одна струна — стихи о любви. И вновь, как и в «таёжной лирике», читатель услышал уникальный кутиловский голос, который невозможно было ни спутать, ни сравнить — ни с чьим:
Боготворю их, солнечных и милых,
люблю сиянье знойное зрачков...
Они бескрылы, но имеют силы
нас окрылять, бескрылых мужиков!..
Принято считать, что у каждого большого поэта есть своя главная тема, которую ему удается раскрыть наиболее глубоко и полно, и точно так же — глубоко и полно — раскрыться в ней самому. У Кутилова и здесь всё иначе, всё по-своему. Трудно назвать тему, где Кутилов уступил бы Кутилову. Его любовная лирика, отнюдь не затмевая прежних стихов, все же ошеломила читателя — богатством эмоций, неожиданностью поэтических приемов, пронзительностью интонаций, абсолютно своим, новым, кутиловским взглядом на древнюю, как мир, тему. Стихотворения этого цикла поражают не столько разнообразием тональностей, сколько способностью автора предельно точно и мастерски передать любую из них — от нежных и чистых строф о едва пробуждающемся чувстве до грубоватых, нервных, задыхающихся строк, в которых уже угадывается будущий бунтарский голос поэта:
Я люблю! через горы и годы!..
Я люблю! сквозь любые погоды!..
Я люблю! сквозь погосты-кресты,
сквозь туманы-дороги-мосты!..
Сквозь цветы восковые у морга,
сквозь судьбу, что к молитвам глуха!..
Я люблю! ослепленно и гордо!
От любви перекошена морда,
от любви перехвачено горло,
от любви не хватает дыха...
О нём заговорили, заспорили. Ему прочили блестящее литературное будущее. Его стихи, многократно переписанные, начинают ходить по рукам едва ли не по всей Сибири...
После смерти матери в 1967 году Аркадий Кутилов с молодой женой и сыном неожиданно уезжает на почти незнакомую ему иркутскую землю, где он когда-то родился, на родину своего покойного отца. Уезжает, как ему кажется, навсегда. В течение года он работает в одной из районных газет, много ездит, изучает жизнь и быт таежной деревни. В его «таёжной лирике» расцветают новые яркие краски, появляются первые наброски прозаического цикла «Рассказы колхозника Барабанова».
Наметившийся семейный разлад заставляет его вернуться в Омскую область. Некоторое время он ведет кочевой образ жизни сельского журналиста, работает в целом ряде районных газет, нигде подолгу не задерживаясь...
В конце 60-х годов, потерявший почти одновременно всё — семью, дом, работу, брата — Кутилов окончательно перебирается в Омск и оказывается абсолютно никому не нужным. В его жизни начинается страшный бродяжий период протяженностью в семнадцать лет. Его домом, его рабочим кабинетом становятся чердаки, подвалы, узлы теплотрасс...
Он мог бы многого «достигнуть» при жизни... Нужно было всего лишь приспособиться к той действительности, к которой большинство из нас, так или иначе, но сумело приспособиться. Нужно было всего лишь — «знать свое место», «не высовываться», «не позволять себе лишнего», «быть, как все»... И, конечно же, — петь гимны Системе.
Аркадий Кутилов оказался достаточно сильным, чтобы не встать на этот путь. И слишком слабым, наверное, чтобы найти путь иной. Да и был ли он, этот «иной путь», в то время, которое Владимир Высоцкий — кутиловский современник и собрат по духу — называл «безвременьем»? «Безвременье вливало водку в нас...»
Аркадий Кутилов не пропел ни одного гимна. Не написал ни единой строки «в масть». Система насторожилась и даже в самых ранних лиричнейших его стихах ухитрилась усмотреть угрозу своему существованию. Омские газеты перестают его печатать, его стихи объявляются антисоветскими...
Продолжение в следующем номере.