Как мы обещали выше, речь в этой статье пойдёт об омском варианте театра абсурда – о студии Валентины Криницкой, вот уже более десяти лет периодически радующей «широкую» публику постановками спектаклей этого специфического жанра. Здесь должно было быть интервью с ней, однако Криницкая загадочно исчезла два месяца назад, хотя её бывшие актёры объясняют эту загадочность давнишним её желанием перебраться на ПМЖ в Питер. «Но она всё равно вернётся», – продолжают они (буквально после выхода журнала из печати, «ПС» наконец-то познакомился с Криницкой, и ещё в течение нескольких лет активно сотрудничал с ней – Ред.). И дай-то бог: надоело уже писать о том, что все таланты и активные деятели Настоящего бегут отсюда сломя голову, пора уже и честь знать! Ведь всё-таки не такое это гиблое место – Омск… Ну, да ладно, об этом позже, а сейчас статья одного из актёров театральной студии Криницкой.
Странные вещи происходили порой в благонравных советских городах в эпоху перестройки. Летела к чёрту Российская империя, менялись взгляды на привычные вещи, а самые что ни на есть лояльные и пристойные учреждения вдруг совершали такие кульбиты, что впору дивиться даже видавшим виды. Именно это произошло с одним скромным любительским театром, точнее, драматической студией, «окопавшейся» в ДК «Рубин» и игравшей обычный репертуар: героико-патриотические пьесы, русскую классику и организовывавшей детские утренники. Бессменным руководителем её была Валентина Николаевна Криницкая, «режиссёр народных театров» по образованию и по призванию.
В 1988 году студию постигла удивительная метаморфоза. Она вдруг постигла своё истинное призвание – быть театром абсурда. Осознав себя, неприметный драматический кружок сделался настоящим Театром, хотя и сохраняющим видимость традиционной народной самодеятельности. Устав от высочайше утверждённого репертуара, Театр обрёл свою Идею, после чего началась новая и безумно интересная творческая жизнь.
Именно тогда в Союзе была впервые издана пьеса Даниила Хармса «Елизавета Бам». Эта очень страшная и пронзительно абсурдная вещь теперь хорошо известна и причислена к «лику святых». Тогда же её публикация была настоящим событием, а для кого-то и шоком. Театра ухватился за «Елизавету» и, спустя годы, «старые» актёры, участвовавшие в её постановке, вспоминали об этом спектакле с какой-то особой нежностью и ностальгией. Насколько можно судить по сохранившейся видеозаписи, непростая хармсовская вещь была воплощена с юношеской бесшабашностью и удалью молодых мускулов, ощутивших свою силушку. Пробудившийся аппетит к лицедейству успешно заменял нехватку мастерства. От Валентины Николаевны требовались героические усилия, чтобы хоть как-то обтесать ретивый молодняк.
Омск в конце 80-х был совсем советским, консервативным. Слово «абсурд» всё ещё казалось подозрительным, от него веяло сладкой отравой разлагающегося Запада, ещё свежи были в памяти страшные ярлыки: «формализм», «модернизм», «сюрреализм». За «абсурд» больно били руководящие «няньки», ответственные за моральную чистоту советского зрителя. Валентину Николаевну вызывали на ковёр, жучили, перепесочивали и тюкали даже после того, как Театр успешно выступил на фестивале любительских театров в Москве. Кроме Москвы Театр регулярно выезжал в Новосибирск, где подобные фестивали проходили каждой весной, и съезжавшиеся со всей Сибири актёры и режиссёры упоенно общались между собой.
Я не застал эту романтическую эпоху и мои сведения о ней очень скудны. Сохранилась только программка, выпущенная к десятилетнему юбилею Театра, который отмечался в декабре 1998 года. В ней перечислены поимённо все актёры Театра и все пьесы, поставленные за десять лет. Пятьдесят актёров и десяток спектаклей. Кэрролл, Хармс, Беккет, Олби, Ионеско, Жене. Из современных авторов – Людмила Петрушевская. Почти вся классика жанра кроме Мрожека и Александра Введенского (а также, по всей видимости, создателя этого жанра Антонена Арто… – Ред.). А после спектаклей, когда слетали со сцены жуткие беккетовские калеки и преступные дамочки Жене, накрывался огромный стол, за который актёры рассаживались вперемешку со зрителями, и начинались долгие дебаты о плоти и крови театра абсурда, его сценических особенностях и тонкостях зрительского восприятия. Зритель, конечно, тоже требовался особый, редкостной породы.
Моё же знакомство с Театром произошло случайно. Но – лишь по видимости. Как раз в то время (весной 1997 г.) в кругу моего общения, теперь уже размазанном по Европе и Азии, смутно вырисовывавшиеся искания обрели форму. Кто-то сказал: «А давайте устроим свой театр!», и слово стало плотью. Через месяц была готова пьеса – ультр-р-рамистическая! – и тогда же произошло неожиданное знакомство с Криницкой. Мы начали сотрудничать с ней, хотя прошли долгие месяцы, прежде чем я узнал, куда именно привела нас судьба.
В те годы Театр уже практически не существовал. Не было ни помещения, ни труппы. Из остатков былой роскоши сохранились только коробка с профессиональным театральным гримом, огромный марлевый задник, с готовностью перевоплощавшийся в звёздное небо, цыганский шатёр или скатерть, несколько узлов с костюмами, два треногих прожектора и гигантская лошадиная голова с пришитой к ней тряпкою. Из головы сыпалась солома, но при желании она ещё могла быть пущена в дело на каком-нибудь детском утреннике. Лошадь была воспоминанием о древней, давно ушедшей эпохе народной самодеятельности. Одним словом, вся материальная часть Театра легко помещалась в небольшой хрущёвской квартире. Зато дух его продолжал существовать в голове своего бессменного режиссёра и руководителя. Разбежались по своим жизням повзрослевшие актёры, исчезла крыша над головой, гнили костюмы, но мятежный дух всё никак не мог успокоиться, его то и дело посещали новые замыслы, требовавшие немедленного воплощения. И тогда Театр на какое-то время оживал, разгоралась напряжённая, почти горячечная работа. Все организационные роли брала на себя сама Валентина Николаевна и ухитрялась за кратчайшее время разрешить любые трудности. Возникали из временного небытия участники прошлых спектаклей, появлялись новые люди. Искусство находить своих актёров – особый дар Криницкой. Она может зазвать к себе даже случайно встреченную на остановке девушку, если та ей чем-нибудь приглянулась.
Так возникали новые спектакли, а когда они сходили со сцены, труппа разбегалась, и Театр замирал на время, чтобы вновь обрести форму, если будет на то воля Провидения.
Последняя абсурдистская постановка – пьесы Беккета «Театр I» и «Театр II» - состоялась весной 2000 года. До неё Театр почивал на лаврах, разъезжая с боевиком «Цыганы», единственным на моей памяти спектаклем, имевшим стойкий успех у широкой публики. Это была конъюнктурная постановка, сделанная к 200-летию со дня рождения Пушкина, но мятежный дух абсурда проник и в неё. Иначе и быть не могло. Бессарабские вольные степи приходилось втискивать в узкое пространство клубного подвала, манипулировать с декорациями, создавая какие-то особые эффекты, в которых отстранёно и жутко звучал пушкинский текст.
Сейчас Театр находится в очередной спячке (читайте о разных других проектах и спектаклях Валентины Криницкой в следующих номерах «ПС» - Ред.). Однако мозговая работа, конечно, не прекращается…
МАКС ВИНАРСКИЙ