Sunrise — самая гастролирующая рок-группа Омска, одна из самых профессиональных и популярных в городе. На её счету целая груда призов и рецензий в музыкальных журналах и периодике. И всё это – благодаря таланту Максима...
Полгода назад, когда первый номер журнала был уже практически готов, Игорь III вдруг предложил свести меня с Вяткиным (экс-продюсером группы) и написать статью о Sunrise . А тут ещё появилась новость о том, что группа к своему юбилею готовит праздничный концерт. Я решил про себя, что там, на концерте, и произойдёт долгожданное моё знакомство с музыкантами. Можно было бы, наверняка, сделать это всё быстрее. Но к чему было торопится? Кто тогда мог знать... Вся эта кутерьма с выпуском первого номера, раскрутка его и т.д. – совершенно не оставляли возможности и времени для каких-то несрочных проектов. Я ждал концерта...
И вдруг, часа в четыре утра третьего июля на флэт, где я вписывался, позвонил Дима Кобейн и рассказал о случившемся. Кто мог тогда знать, что эта история закончится так печально. Кто мог подумать, что она станет для меня настолько важной и близкой.
Это чувство – когда действительно уникальный человек уходит из жизни – всегда как-то притупляет действительность. И не важно – знал ли ты его или нет. Александр Башлачёв, сбросившийся с 8-го этажа в Москве. И Максим Бушин, спрыгнувший с пятого – через 13 лет и в Омске. Им обоим было по 27 лет...
Чтобы хоть как-то отдать должное его таланту, мы публикуем эти интервью со всеми музыкантами Sunrise, кто был этим летом в городе, и с матерью Максима. Невозможно, конечно, напечатать всё, о чём мы говорили – не позволяет формат издания, но из того, что приведено ниже, создаётся полная картина не только о Максиме, но и о его окружении, и о его группе, с которой, собственно, всё и началось...
На снимке: состав 95-го года – Филипп Мергалеев, Альберт Варбанский, Макс Бушин, Саша Пономаренко, Паша Архипов.
Галина Михайловна Бушина — мать Максима
12.08.01
дома у Г.М.
К: Галина Михайловна, расскажите о Максиме-человеке, каким он был в семье, каким Вы его видели?
ГМ: В детстве он был до того шустрый, что мы его ловили из коляски. Начал ходить на седьмом месяце. И когда в садик пошел, был такой живой ребенок…фантазёр был ужасный. В три года смог увести из садика несколько человек в Омский хор к папе. Утром собрал группу и пошёл. Хорошо, что их поймали быстро. А когда в школу пошёл – резко изменился… И вот он в первый класс пошёл, стал пай-мальчиком, тихим-тихим. За всё время ни с кем не подрался в школе, никого не обидел. Хотя не сказать, что он хорошо учился. А на гитаре начал играть когда: уже через пол года смотрю, такие вещи стал играть серьёзные. И Барановский, его учитель, стал его везде напарником брать на концерты, выступали они вдвоём всегда.
К: Это ему уже десять лет было?
ГМ: Ну, 10-12. До 15 лет они ездили на концерты вместе. А потом Максим в училище поступил и начал от нас отдаляться. Ребёнок он был ласковый, всё мне руки целовал. А потом стал стесняться выражать свои чувства. С ребятами всё уединялся, особенно с Игорем Самариным. И вот они группу организовали, но это ещё был не «Sunrise». По школам выступали... Никогда не думала, что музыка его до такого доведёт... Всё эти разговоры «зачем мы живём?». Он считал, что человек – самое большое зло на земле. Хотя отдельных людей любил. Идеализировал он людей сильно. Поэтому разочаровывался часто. Вот, Паша Архипов – он всё под себя грёб. Паша говорит «Я не буду пить, и Максим не будет», а сам пьёт, и Максим тоже. И вот, был недавно случай: заработали они за вечер 13,5 тысяч. А Паша взял все деньги себе, он сказал, что это они в Москву поедут. Дядя наш предлагал Максиму там компьютер для музыки и всё остальное, только условие было, чтобы Максим не пил. И Паша загорелся тоже в Москву поехать... Такой друг, который сам ему и помог пасть ещё ниже. И Максим последнее время нервный был такой. Сколько раз у него это было, что «мне жить нельзя».
К: Он как-то объяснял это, аргументировал?
ГМ: Нет. Он говорил, мол, для чего жить, какая у меня цель? Трезвый последнее время вообще редко бывал. Как напьётся, сразу: «А зачем жить? А для чего? Ну и чего ты добилась?». Он считал почему-то, что все в жизни должны чего-то добиваться. Но мы-то — обыкновенные люди…
К: А с музыкой он своё будущее как-нибудь связывал, что-то думал об этом?
ГМ: Да, думал. Бывали у него такие просветления: «нет, в кабаке – это не дело. Музыку надо писать. На компьютере…« Я ему говорила, ну давай, Максим, езжай к дяде в Москву, на поездку зарабатывай. Если б я знала, что так повернется, я бы последнюю тряпку продала, лучше бы его послала туда. Но ведь хотелось, чтобы он и сам что-то сделал. Потому, что если человек сам чего-то достигает, ему это дороже.
К: Его и раньше приглашали в Москву?
ГМ: Приглашали. Но он какой-то нерешительный. Всё время откладывал. Вообще, Максим – обиженный судьбой. Отца-то у него не было. И когда Максим напьётся – а что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – всё про отца вспоминал.
К: А друзья у него были?
ГМ: По школе, до восьмого класса. А потом он стал как-то отдаляться от них, стал музыкой заниматься… А потом – Игорь Самарин и Юра Деревянкин. Самый близкий друг был Игорь Самарин, Максим с ним в училище сошёлся. Он сейчас в Германии. Звонил оттуда и сказал, что они будут играть песню там в честь Максима, которую Игорь сочинил. Я, говорит, на 80% рвался сюда из-за Максима…
К: А с Юрой они долго дружили?
ГМ: Нет, Юра бросил музыку.
К: А вообще, Максим не обижался на тех, кто бросал музыку?
ГМ: Нет. Но как: он всё это готовил, тратил столько сил. А потом каждый шёл своей дорогой, потому что деньги нужны. Надо зарабатывать…
К: Последнее время у него были друзья?
ГМ: Кроме Паши… Ну, хотя я не считаю, что Паша – друг. Он – себе на уме. Ему просто было выгодно с Максимом работать… Нет, не было у него друзей последнее время. Все они – Филипп, например – постоянно спорили. Но помощь все предлагали. Вроде и ребята все хорошие, и поговорить с ними можно. Но не знаю, в чём проблема. Максим, наверное, какой-то не такой был.
К: Думал ли Максим про семью, про будущее?
ГМ: Да, он мне всё время говорил: мне надо делать материальную базу для семьи. Он думал, что он сам должен делать всё для того, чтобы девушке было хорошо. Он всегда мечтал о том, что влюбится. Но это было в 17-20 лет. Потом он не любил об этом говорить. Ну, девчонки у него были. Приходили. Такие, что 2-3 раза встретятся — сразу всё было. Но влюблённости не было… А так душевный такой человек был. На всякую тему говорить мог.
К: Он много читал?
ГМ: Да, много. Но, в основном, духовную литературу, философию, психологию.
К: Он принадлежал к какой-нибудь религии?
ГМ: Нет, он всякие религии изучал… Одно время соприкасался с инглиистической. Ну, а читал индийские — буддизм, ислам и т.д.
К: Он был крещён?
ГМ: В инглиистической церкви.
***(о 2 июля)
ГМ: Я последнее время не знала, что вообще делать, чтобы он бросил пить. Я даже в церковь ходить начала. Всякие книги, акафисты заказывала. Травкой его поила и т.д. а последнее время капельницу ему поставили. Врач сказал, что ему вообще пить нельзя.
А перед этим днём Паша его с балкона вытащил. Но я этого не знала. Мы с бабушкой тоже два раза его с балкона стаскивали... Он был очень агрессивным последний месяц.
Все говорили, мол, не обращайте внимания, он вас просто пугает. И однажды было: он побежал на балкон, а мы с бабушкой на кухне сидим, не обращаем внимания. И смотрим, повернулся и пошёл спокойно. Или поругались что-то — он подвыпивший пришёл. И всё, говорит: где верёвка? Повеситься решил. А для чего я живу, мол. Ну, я этот разговор замяла. Он пошёл наверх с верёвкой. Я не знаю, что и делать. Если пойти к нему — всё равно не откроет… Через 10 минут приходит как ни в чём не бывало. Чай сел пить, телевизор стал смотреть. Всё нормально.
Ну, и в этот раз, когда мы его с балкона вытащили с бабушкой, ночью. И мне плохо, и бабушке… Думаем: сейчас пойдёт наверх и будет спать. И закрылись так, чтобы он не открыл ключом. Он стучался минут 10-15. А потом у него агрессия поднимается, и он посильнее тарабанить начал. Я стала в милицию звонить, думаю, сейчас хотя бы нашего участкового вызову, просто поговорить. Припугнуть хотя бы. А он, раз, и стекло разбил наверху. Я думаю: просто привлекает внимание. Ну, пьяный человек, может быть, просто бьёт стекла. Я, правда, испугалась, второй раз стала звонить в милицию: а что делать – люди спят, пятый час утра. Стала звонить, а тут, раз – второе окно бьётся. Оно же двойное. И потом шлепок такой сильный. Я говорю бабе: мама, что он выбросился что ли? Звук такой был. Выглядываю, и вправду лежит.
И мы сразу стёкол не увидели, что разбиты. Он их на улицу выбил. А в квартире все стекла целые. Я не думала, что он из подъезда выпрыгнет… Притворился, думаю, просто лежит. Не поверила, понимаешь! А потом «Скорая Помощь» приезжает… Ну, он дышал, руки тёплые, пульс нормальный, почти… Его забрали в машину и там начали делать… Мы не видели ещё с какого этажа. Бабушка потом заметила, что с пятого…Главное ещё — лежит спокойно. Ключи с одной стороны, а очки свёрнутые просто на ступеньках лежат… Толи он их сам снял… Может быть, страшно было прыгать… Если бы они упали, то могли сломаться. А тут просто лежат… Часа полтора ещё в машине он был. Потом врач выходит, я спрашиваю: что, как?.. а он спрашивает как фамилия, имя, год рождения. Я говорю: что с ним? А он: травма, несовместимая с жизнью… он уже умер…Я не могла поверить…Я до сих пор не могу поверить… Днём бы он, наверно, не сделал этого…Но его надо было лечить…Или он не верил, что сможет вылечиться.
К: Может просто потому, что у него друзей не было?
ГМ: Конечно. Он, во-первых, разочаровался в друзьях. В Паше, например. Паша его во всём обманывал. И Максим говорил: я сам знаю. Когда они вот играют, Паша ложит деньги себе в карман, а потом — сколько даст, и всё…
Варбанский Альберт — вокалист «Sunrise», «Древней Звезды», сейчас занимается сольным проектом.
июль 2001г.
ДК Химик
А: Максим уже давно совсем смирился. Он был очень сильный человек. Никогда бы не пошел к кому-нибудь плакаться. Поэтому я и удивлён, что он нашел такой выход. Я думал, что это произойдет годам к 37. Что-то, видимо, сломалось… Мне кажется, последнее время он просто потерял надежду на то, что его мечта осуществится. Он начал работать по кабакам. А по большому счету он не был кабацким музыкантом, ему всё претило. А мы ведь всегда стремились делать музыку, которая нам ближе… Потом мы работали с Максом уже отдельно, на радио писались.
К: Отдельно от Sunrise?
А: Да. Где-то на тусовках встретимся, поработаем. На радио записывались —его гитара, я пел. Обще-ние не прекращалось. Хотя я считаю, что после того Sunrise, который у нас был, то, что он де-лал последнее время — это неинтересно. Потому что группа потеряла своё лицо, они стали больше походить на Nirvana. А тогда были общие интересы, которые нас свя-зывали. Максим на сцене был богом, а в жизни – очень слабым человеком. Ему нужен был человек, который бы его тянул, показывал бы ему дорогу. Потом, как это обычно бывает, рассорились все друг с другом и год-полтора не общались. И лет пять прошло, смотрю, у Максима не идут дела, и говорю: ребята, почему бы нам не собраться, не попробовать сделать один концерт старым составом. Паша согласился, Максим тоже загорелся.
К: Это когда было?
А: Да вот, в апреле. Мы решили возродить тот коллектив, хотя бы на один концерт… Но, к сожалению, уже на третьей репитиции почувствовали эту силу… Потом у Максима украли гитару. И Саша мне как-то сказал: «ты знаешь, это знак свыше – что-то Максим не так делает». Ну, я нашёл гитару. Всё, репитиция — Макс вяло играет. Потом Саша говорит: у меня сессия, не могу репетировать до июля. Так и решили. Планировали в октябре дать концерт здесь, в Химике. Ну, а потом я уехал в Москву на фестиваль, вернулся 28 июня. А второго утром Лариса Веселовская позвонила, мол, Максим умер, выбросился из окна.
К: Какие причины были, на твой взгляд?
А: Да Максим ещё лет пять назад был к этому готов. Мне кажется, он спровоцировал свою смерть. Мы все знали в глубине души, что он умрёт, погибнет. Но я думал, что это будет позже, а Паша говорит: я ждал, что это раньше случится.
К: Ты говоришь, что это уже лет пять назад намечалось. В чём же это выражалось?
А: У него уже были попытки. Его вытаскивали с балкона не раз. Это всё жизненная безысходность: нет денег. И наркотики...Больших денег музыкой он бы не заработал, а заниматься чем-то другим он просто не мог. Не потому, что не мог, а из-за своих жизненных принципов.
К: Когда ты видел его последний раз?
А: Последнее наше общение было на репетиции. А до этого… Я сейчас заканчиваю свой сольный альбом. И начал придумывать песню, а середина не получается. Звоню Максиму: помоги мне при-думать песню, как в прошлые времена. Он согла-сился, я приехал к нему домой, мы придумали песенку, всё. И если выйдет диск или кассета, эта песня будет его памяти.
***
А: Мало того, он был ещё и певцом неплохим. У него был очень красивый тембр голоса. Но как гитарист он был просто божественен… В те времена. А потом он стал играть хуже – они начали делать более примитивную музыку. И те запилы, которые были раньше, он перестал играть. А когда у человека нет навыка, он теряет технику. Но всё же, его гитара настолько плакала, настолько необычно звучала!
К: Однако в плане техники произошла деградация?
А: Да. Но я думаю, что Максим деградировал морально.
К: Максим рассказывал что-нибудь о своей музыке? Как он это видел?
А: Да. Есть мало музыкантов, которые могут выразить в музыке мысли, которые видят. А он мог, он всегда играл то, то видел.
К: А какие у него были отношения с людьми?
А: Он очень тяжело сходился с людьми, потому что закрывался. Он доверял только тем людям, которые, как он чувствовал, к нему относятся хорошо.
К: У него были друзья?
А: Максим не допускал в свой круг других людей. Он был очень закрытым человеком, и это было его право.
К: Даже для группы?
А: Да. Наверное, те, кого он считал своими друзьями в какой-то момент его предали. А потом он уже потерял надежду, веру в людей. Гений–одиночка. У таких людей нет друзей, потому что их трудно понять. Парни, мы его не понимали. А женщины, которая бы принимала его таким, какой он есть, не нашлось. Были какие-то девки, глупые, наивные, которые тусовались просто потому, что он — звезда… Он считал, что его никто не понимает.
К: Не понимает потому, что у него сложный внутренний мир?
А: Да. Хотя, по большому счёту, никакой сложности не было. Просто ему не хватало человеческой любви… А все те, кто пытался влезть к нему в душу, помочь ему, в первую очередь, как я понял, хотели чего-то для себя от Максима, а не для Максима. То есть хотели, чтобы Максим ИМ что-то дал, а не они Максиму.
К: Он пытался избавиться от наркотической зависимости?
А: Да, я знаю, что последнее время он отказался от наркотиков и начал сильно пить. А по рассказам, это очень тяжёлый переход, совсем другие ощущения. И у него начала развиваться шизофрения, мания преследования. Он боялся оставаться один…
* * *
К: Как случилось, что ты ушёл из группы?
А: Мы не смогли делать музыку вместе, потому что это была его группа и он был лидером. А потом этот юношеский максимализм… И пришлось уйти. Он потом очень жалел об этом. Но я просто живу по такому принципу, что назад дороги нет, как бы тяжело не приходилось. Ну, а потом я понял, что этот принцип правильный: когда мы здесь начали репетировать, то это уже была агония. Последние брыкания предсмертные. Я понял, что эти наши последние репетиции — просто прощание с Максимом. Как знак свыше.
К: Максим в группе был лидером, сам отбирал и находил музыкантов?
А: Да, он был лидером и ведущим. Он много дал мне и музыкантам. Он дал толчок. Он был гениальным учителем. Мы были ведомыми, он — ведущим… И никто не спорил, потому что знали, что ему виднее. Он был на 10 ступенек выше тех, кто с ним играл, всегда. Вещи у него были очень интересными. То, что я сейчас сам делаю, это осколок того состава Sunrise. А это была сказка. И очень хотелось сохранить её. Как с любимой женщиной, которую очень любишь, но быть с ней уже нет возможности.
К: Это была твоя инициатива — уход из группы?
А: Нет, это была инициатива свыше. Тогда мы этого не понимали. Мы все были против этого, но так решили. Мы с Пашей ушли и сделали «Древнюю звезду», а через несколько месяцев и Саша ушёл. И Максим уже начал по-другому заморачиваться… Тогда мы все были на своих местах: Максим был гитаристом идеальным, Саша универсальным басистом, я пел, то, что надо было петь, Паша — клавишник и Филипп — барабанщик. Каждый делал своё дело. И это нас толкало наверх.
К: Когда ты впервые появился в группе, Максим сразу принял тебя — как музыканта?
А: Да. С распростёртыми объятьями. И это уважение я всегда чувствовал, даже после того, как мы расстались.
К: И он не обижался на то, что расстались?
А: ...Я не знаю. Злился, конечно. Было видно это, когда я показывал свои записи. Потому что каждый хочет быть лучше. Дружба — дружбой, а мы всё же конкуренты. Но это объективный подход…
К: Когда он начал писать песни о смерти?
А: Тогда, когда у него появилась песня Crack, где он описал состояние человека на грани, который идёт по канату.
К: С чем это было связано?
А: С наркотиками. Мы с Сашей ему всегда говорили, что не надо этого делать. Но он не слушал никого. Первый альбом был очень светлый. А потом он залез в такие дебри, такую смурятину начал писать, сатанинскую музыку какую-то! Пропала радость в музыке.
К: Но это же не только благодаря наркотикам, что-то в жизни у него, наверняка, происходило?
А: Наверное. Он почему-то считал, что его всегда все бросают. Хотя виновником того, что кто-то уходил из коллектива, был он сам.
К: Почему у группы так мало профессиональных записей?
А: Я думаю из-за денег. Не было человека, который бы занимался этим. Валентин Вяткин пытался, но не всегда это у него получалось. Даже при огромном желании помочь группе. Он помогал, чем мог, но больше у него не получалось. И Макс потерял веру в Валентина из-за пустых обещаний.
К: Он говорил об этом ему?
А: Не знаю. Но другие говорили. Я говорил. И теперь сожалею об этом. Потому, что, говорю: Валя делал всё, что мог.
Паша Архипов — клавишник «Sunrise», «Древней Звезды»
Толя Нагибин — кабацкий музыкант, клавишник.
КДЦ Атлантида
3 августа 2001г.
П: С Максимом мы познакомились через друзей.
К: Когда это было?
П: Где-то в 93-ем году.
К: Ты уже играл тогда где-то?
П: Нет, для себя и всё. Я только тогда с армии пришёл.
К: Макс сам предложил тебе поиграть в Sunrise?
П: Да. Я и сам хотел, но не решался у него попросить об этом, потому что считал себя слабым музыкантом в то время. Когда я послушал, как они играют, я даже не поверил, что это они. Там настолько всё хорошо звучало, «фирма»! Потом постепенно стали друзьями, он у меня жил одно время. Занимались музыкой. Он мне писал ноты, а я учил. Попутно слушали всякую другую му-зыку. Ну, и так душа в душу вместе год прожили. И где-то через полгода к нам присоединился Саня Пономаренко. И начали репитировать на пивзаводе Волочаевском. Репитиции были постоянно с кастрюлькой пива. Нефильтрованное пиво такое, вязкое. Кастрюльки нам на всех хватало… Потом нас оттуда выгнали.
К: За что?
П: Серега Белоклоков, барабанщик, пьяный уснул. А мы его закрыли, ну, там пиво оставили ему. Идти уже надо было, ключ на вахту сдавать. А Серега потом проснулся пьяный, сломал дверь и ушёл. Ну, и на следующий день – всё. Долгое время не могли найти базу. Потом нашли – Кировский ДК. Спасибо Зое Сергеевне Колесниковой, директору ДК, приютила.
К: Альберт говорит, что года до 1995-го Максим писал светлые песни, а потом начал писать эти замученные вещи.
П: Ну, Альберт к нам в 95-ом пришёл. В принципе, то, что до этого делали, Макс написал ещё до того, как мы с ним познакомились. А потом, году в 94-ом, начали проявляться такие песни типа Crack — нарко-тической наклонности. И пошла такая тенденция у Максима смурноватая немножко. Он смотрел MTV, и мода такая пошла: имидж наркоманов у всех музыкантов. И ему понравилось это… А потом наступило время, когда Макс сам не захотел играть, и всё распалось.
К: Когда это было?
П: Ну, как у нас бывало, что полгода играем, всё по кайфу. Потом — бац, Макс уходит либо в загул либо… на отдых. И все тоже не приходят на репетиции. Не договариваясь. Просто надоело. И пауза где-то на пол года. Потом постепенно по одному, по два начинают собираться. И опять по новой, новая струя, новая музыка. Но всё равно такая тенденция довлела в музыке, что всё хреново.
К: И в жизни было так?
П: Нет, мне было всё по кайфу. А он мне постоянно говорил, что ему хреново. Потому что он не может найти взаимопонимания с людьми, с которыми он общается, со своими близкими.
К: У него были друзья?
П: Да, конечно, были. Я считаю, что был его другом. Не знаю, как он считает… но думаю, что он тоже так считает. Я к нему относился как к другу.
К: В последнее время вы устроились с ним играть по кабакам. Макса не напрягало то, что нужно играть кабацкие песни?
П: Ну, ему это не очень нравилось. Хотя он мог торчать от любой музыки. Ему пофиг что играть, лишь бы ему интересно было. Он мог и «калинку — ма-линку» так играть, что все кайфовали вокруг.
К: Его суицид продолжался некоторое время или это была мгновенная вспышка?
П: Давно это созревало. Я эту тенденцию уже давно заметил. Частенько он мне говорил — чуть выпьет и начинает: я, говорит, хочу убить своё тело. Я говорю: зачем? А он: ну, плохо в нём.
«Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид …«
Он верил, что есть другой мир, в котором ему будет лучше.
К: Как давно у него эта тенденция появилась?
П: Последние года два-полтора. Он частенько стал говорить об этом … Он просто не видел отдачи от того, что он делал. Хотя я его постоянно грузил: да ты что ещё сделал? Ты ждёшь результата, а ещё ничего не сделал… А он уже ничего не хотел делать, ему уже ничего не надо было. Ему нравилось свою музыку писать, играть её и всё.
К: Ну, если он хотел только писать музыку, он же её и писал. Может быть, было ещё что-то?
П: Если человек хочет, он идёт, стиснув зубы, добивается. Под лежащий камень вода не течёт. Я ему постоянно говорил… Ему просто захотеть надо было, перешагнуть эту черту. У него было просто ощущение, что он уже всё здесь сделал, а с другой стороны, он был обижен на мир. Он, как бы, в мир отдавал, а обратно не получал.
К: Его часто предавали?
П: Сколько раз! Не мы, а наркоманы, которые там тусовались. Которым он доверял, а они швыряли его постоянно. И он опять с этими же наркоманами якшался, и они опять его кидали. И так постоянно. Я ему говорил: зачем ты с ними общаешься. А он: ну я же хочу им верить!..
К: А девушки у него были?
П: Безмерно.
К: Безмерно?
П: Ну, много всяких там. Были девушки, которые хотели общаться, дружить там, жить вместе… Но, наверное, он сам не хотел этого.
К: Вяткин говорит, что Макс был по жизни трусом.
П: А кто, Вяткин что ли не трус? Легче всего осмеять чужие слабости… Любому человеку не чуждо чувство страха.
Т: С другой стороны спрыгнуть с пятого этажа, это надо быть далеко не трусом.
П: Такой поступок совершить… Трус такого не сделает. Это может сделать только настоящий торчок, который жизнь свою прожил ва-банк. Так и умер тоже ва-банк. И Макс умер ва-банк, потому что не знал умрёт ли сразу или инвалидом останется на всю жизнь.
К: Раньше у него были попытки самоубийства?
П: Сколько хочешь. То вены себе резал, то прыгать опять пытался. Всё его останавливали, останавливали. А тут просто остановить уже было некому.
К: Толя, а ты когда с Максом познакомился?
Т: Прошлым летом мы работали в кабаке вместе. У нас гитарист ушёл, ну, и тут Макс подвернулся. Работали мы возле Драмтеатра... Водки мы с ним очень много пили. Он был очень алчным до кайфа. Пил до такого состояния, пока буквально не упадёт... Месяц я у него жил: утром похмелялись, потом на работу. Там тоже нужен допинг. Так мы доходили до «нормального» состояния на работе и ехали назад.
К: А осенью ты с Максом не общался?
Т: Осенью мы пошли устраиваться в один ресторан, и хозяину понравился только я. Так что пришлось остаться там одному. А Макс начал работать с Пашей.
К: Так вы больше не встречались?
Т: Нет.
К: Он не обижался?
Т: Ну, было какое-то отторжение, что, мол, ты своей работой занимаешься, я — своей. А когда они на-чали в «Атлантиде» работать, то я к ним заезжать начал. Но поговорить так и не получилось нормально.
К: Насколько часты были у него депрессивные состояния?
Т: Часто. Для Макса они вообще характерны, как и для меня — поэтому я его и понимал так хорошо. Ну, потому, что музыка, иной мир... Мы с ним плакали вместе, представляешь!
К: А насчет суицида что?
Т: Ну, сброситься он давно хотел, скажем так.
К: Он говорил об этом?
Т: Ну, не то, чтобы расписывал почему, зачем... А так, да.
Александр Пономаренко — бас-гитарист «Чёрного Передела», «Sunrise», сейчас — ансамбля «Мюзет» и Цирка. Одно время Саша, неистовый смерч в сумасшедшем вихре бесноватой музыки и безумии облака длиннющих волос, на сцене казался лидером — забирал всё внимание на себя. Удивительный актёр, музыкант и человек.
На снимке: Саша.
22 августа 2001г
Квартира Вайндорф
А: Мне как-то особо и вспомнить-то нечего, кроме наших репетиций, концертов: только музыкой занимались. Одно время ездили ещё в гости к Игорю Самарину, который в то время жил в посёлке.
К: А Игорь не хотел в группу вернуться?
А: Он не потянул. Ты знаешь, он ещё более кроткий человек, чем Макс. Тот вообще, наверное, на цыпочках дома ходит... Но мы пытались его музыку играть, да Макс отказался — хотел только своим творчеством заниматься.
К: Почему ты стал думать об уходе из группы?
А: Я не знал, как с ними бороться. Музыка приносилась в жертву. Они приходили и первым делом думали о травке. Филипп и Паша, например, не могли играть после неё.
К: А Макс?
А: А Максу это как будто и не мешало... Максим говорил, что его любимым композитором был П.И. Чайковский. Так вот, Чайковский говорил, что человеку необходимо 1% таланта и 99% работоспособности. Вот хотя бы поэтому человек, который пьёт или ещё что, жертвует творчеством.
К: Ты говорил им об этом тогда?
А: Да. Они тогда ссылались на индийскую философию, на Кастанеду. Но как им объяснить, как можно было повлиять на ситуацию? Надо было родителей поставить в известность... Я понял, что ЭТО коллектив наш не сплачивает. Наоборот.
К: К чему стремился Макс?
А: Он говорил, что, мол, у меня крылья в огне. Нет сил, стремления чего-то изменить нет... А потрясающее что было: при всем его таланте, он никогда не гордился. Он был преисполнен разных добродетелей: он был кротким, добрым, смиренным... но вокруг него всегда были люди, которые его отвращали от нормальной жизни
К: Макс разделял твои идеи на счёт музыки?
А: Да. Рок — это музыка, которая насквозь пропитана идеями Христа.
К: Когда ты музыкой начал заниматься?
А: Поздно, лет в 17. В музыкальной школе я, к сожалению, не учился. А вот Макс с детства занимался музыкой. Он, правда не закончил муз.училища – оставался ещё один год. Но ему это было не нужно. Зоя Сергеевна то-же всё говорила: Максим, закончи училище, мы тебе другую работу подыщем. Макс там какую-то ставку даже получал... И вот когда мы решили, что Паша с Альбертом не соответствуют уровню... Это не я один решил, все вместе.
К: Почему они не соответствовали?
А: Они стали пропускать репетиции. А это святое. Ну, и так далее. Мы решили: пусть лучше мы останемся втроём, но мы будем продолжать своё дело. А Зоя Сергеевна воспринимала это как личное дело, не давала нам своевольничать: дескать, как вы без них будете?
К: Какую роль играл Валентин Вяткин?
А: Он нас курировал. Он был в курсе наших интересов, записей и пр. Он большую роль играл. Хотя, конечно, основным для группы являются концерты.
К: Когда ты уходил из группы, это ведь было время поездок на «Урал-рок-96», и ребятам пришлось искать сессионного музыканта...
А: В январе мы съездили туда на первый тур. А весной я уже не поехал. Я просто тогда уже играл в кабаке и меня не отпустили. Да, к тому же, я уже охладел ко всему этому тогда...
Борис Спесивцев (Боб) — вокалист и автор песен гр. «Омск» (так назывался состав «Sunrise» в 2000-м году.)
август 2001г.
Квартира Б.С.
Боб: (поёт)
«Всё ближе желанный свет
Всё дальше земной закат
И вечен мой шаг в звёздную высь
По лестнице вверх…« —
Макс попросил, чтобы «Аве Мария» заканчивалась так.
* * *
Б: Группу, фактически, я развалил.
К: А почему она начала распадаться?
Б: Ты понимаешь, когда в группе очень крутые музыканты – раскол неизбежен. Я чувствовал значимость самой группы, это было гениально... Но музыканты страдают таким — они завидуют друг другу. И, вроде бы, ничего не предвещало распад, но... И, понимаешь, нам не давали репетировать — тьма народу, которая приходила только чтобы послушать нас.
К: А кто был инициатором распада группы?
Б: Филипп. Ты знаешь, стыдно сказать, он меня расцеловывал в автобусе за мои гитарные штуки, а когда садился за барабаны — снова стучал своё. Ему нравилось это пока оно звучало. В принципе, для рок-н-ролла сменить барабанщика — легко. Но я понимал, что у них своя группа, что это я пришёл к ним, а не они ко мне. Поэтому у меня не было права морального послать всех, как я хотел, всех, кроме Паши. Нет, я бы мог, наверное... Но распад группы всё равно неизбежен: Игорь Самарин — неплохой пианист — уехал в Германию. И вообще предполагалось, что Макс и Паша свалят к нему. Так что самоубийство Макса для меня – полная неожиданность – он ведь ждал этого вызова!
Все остальное время (три часа с небольшим) маэстро пел свои песни, ссылаясь на свою гениальность.
На снимке: фото исторического документа, который подтверждает существование второй группы с тем же составом.
Филипп Мергалиев — барабанщик Sunrise, сейчас — вокалист и автор текстов «Эра Симуляций».
Дима Юферов (Кобейн) — лидер гр. «Признак Солнца».
Сергей Ткаченко — гитарист «Инсайта», Sunrise, «Эона», «ЭраСимуляций».
23 августа 2001г.
берег Иртыша
Ф: Мы не собирали информацию о себе. У нас такая группа была — бедолаг каких-то. Просто играли и пытались расслабляться.
К: Был же Вяткин…
Ф: Вяткин тоже своими делами занимался слабо…Ну, т.е. нам не было дело ни до чего. Как ты правильно говорил, мы только на концертах и участвовали. Больше никакой деятельности у группы не было.
К: А те два альбома, которые Sunrise записал?
Ф: Один в 93-ем, а другой в 96-ом?.. О, ну это две разные группы. Одна играла хард-рок, это было начало карьеры Макса. А второй альбом — это уже когда Макс показал, что играет на гитаре очень хорошо.
К: А первый альбом?
Ф: Первый альбом был в качестве вступления. То, что он (Максим) слышал когда-то, он туда вмещал. Обычный коммерческий хард-рок… А второй альбом тем и отличается, что это была другая группа, с другими мозгами и другим образом жизни. И играли уже в другом стиле. Можно сказать, что это был техно-трэш с элементами гранджа, с заплывами в область музыки 70-х типа King Crimson, Emerson Lake & Palmer. С такими новомодными течениями типа кора, хард-кора (Corn), трэш начала 90-х. Всё зависело от того, что Макс слушал и чем увлекался. Ну, и, конечно, влияли музыканты, которые приходили. Саня Пономаренко первый подтолкнул его к этому: он играл раньше в группе «Чёрный Передел». Мы тогда встречались – я, Саня, Макс – не зная ещё, что будем вместе играть. Мы встречались на Козе (когда там много было кассет, пластинок, дисков, ходили с журналами и тусовались всякие неформалы).
К: Последние годы в группе пел Макс, так ведь?
Ф: Старался. Но он уже не хотел этого... Достаточно того, что он писал музыку… Хотя у него были все задатки быть вокалистом.
К: На втором альбоме песню Crack он пел сам?
Ф: Да.
К: Две партии.
Ф: Даже три есть в одном месте. Хотя такую музыку трудно было петь и играть одновременно.
К: И как вы выходили из подобных ситуаций?
Ф: Мы играли инструментал… Мы не могли найти вокалиста такого уровня.
К: А Альберт? (Варбанский – ред.)
Д: Я успел побывать на концерте Sunrise как слушатель… Я ещё тогда даже музыкой не занимался… И внутри группы ощущалась лишнесть людей, которые занимается не тем. Я, например, болел, когда видел Варбанского на сцене, потому что видел, что это совсем другое.
Ф: Альберт пел хард-рок, он человек другого стиля, более лёгкий, коммерческий. «Deep Purple» современный… В 1994-ом мы играли хард-программу, тогда Альберт и пел. А с утяжелением репертуара вынуждены были уйти Альберт и Паша (Архипов – ред.) – они просто не вписывались в стиль.
К: В связи с чем произошло утяжеление?
Ф: В связи с веяниями моды.
К: Именно моды, а не настроениями Максима?
Ф: Да… Он всё это запоздало услышал. Года через три-четыре, как эта музыка появилась.
К: Какой Максим был в жизни, в общении, в быту? Это ведь мало известно за пределами круга друзей.
Ф: Он был очень вежливым. И чувствительным. Ста-рался вести себя очень корректно. Никогда не гово-рил кому-то, что тот не прав… Он был лёгкий чело-век. С таким чувством юмора, где-то даже назойли-вым. С другой стороны, он сам не мог сделать первый шаг. Ему нужна была помощь. Может быть, из-за этого группа сидела на одном месте…
К: Дима, а ты когда познакомился с Максимом?
Д: Это был год 95-й. Как раз мы играли в переходе посвящение Кобейну, его смерти. И, буквально, мимо проходили Филипп и Максим. Они постояли некоторое время, послушали. Затем мы поднялись из перехода, что-то выпили. Сходили в любимое наше место на скамеечке посидеть.
Ф: За Шабалина.
Д: Да, там отличное место, которое, наверно, помнят некоторые люди… И как раз в этот момент Филипп дал мне телефон Максима. (оба смеются) Видимо, в целях конспирации, т.к. Максима всё равно по те-лефону невозможно достать. Потом это всё утихло, надолго. Год где-то никаких контактов не было.
Ф: У тебя группа началась.
Д: Да, там уже пошёл «Признак Солнца». А затем пересеклись с «Sunrise», и тогда более близкие кон-такты начались… Даже сначала была группа «Ин-сайт».
Ф. встаёт в позу каратека и тоненьким голосом кричит: «Инсайт», имитируя удары руками. Все смеются.
Д: В бывшем Sunrise и Серёга успел поиграть. И, что интересно, когда «Признак Солнца» имел профессиональный состав, тогда мы играли уже музыку, близкую по стилистике к Sunrise, грандж. Так хотелось думать, по крайней мере.
Ф: Почему? Грандж был такой, кобейновский. И в то же время прослеживался свой стиль.
Д: Личностных контактов у меня не было с музыкан-тами, а уже когда пошла совместная работа, тогда и контакт настоящий пошёл. Я даже сам успел пора-ботать в «Sunrise».
Ф: Да, это был переход «Sunrise» в группу «Эон».
Д: Так забавно получилось: «Признак Солнца» посте-пенно перешёл в группу «Sunrise», которая перешла в группу «Эон».
Ф: После которой все распались. (Дима весело смеётся) Остались только мы вдвоём с Серёгой.
(Камера ищет Серёгу, находит его в левом ракурсе и даёт крупным планом. Серёга, улыбаясь во весь рот, передаёт привет друзьям из Воронежа. Камера снова возвращается к Филиппу) И начались уже «Симуляции».
К: Кто из «признаков» ушёл в «Эон»?
Д: Сначала Яша, а сейчас там так и остались Егор Ашмарин и Сергей Ткаченко, гитара и бас.
К: Маским оказал какое-то влияние на «Признак Солнца», на стиль, на музыкантов?
Д: Естественно, особенно на гитаристов.
С: Ага.
Д: (смеётся) Он очень хорошо играл на гитаре. Ладно, если кто-то там хорошо играет в Москве, на Западе – это херня. А когда в твоём городе – это уже…
Ф: Событие.
Д: Да. Это подстёгивает тебя быть ближе к такому человеку… Да, и до сих пор «Кровавый Утренник» ходит и спрашивает: «А какая самая популярная группа в Омске?». «Sunrise», естественно.
Ф: И один человек из всех абсолютно, который отвечает: «Кровавый Утренник». (общий смех) Но один хоть помнит эту группу. Это уже достижение.
Д: Конечно.
Ф: Она не массовая. Не для людей, в широком понима-нии, если честно.
С: (неожиданно) Он знал всяких актёров. Как чё-нибудь спросит: а знаешь какого-нибудь там… не помню…
Ф: Джастина Форда. Или Кости Паркера. (все громко и весело смеются) Кузьму Себантоскина.
С: (смеясь) Он придумывал сам всякие фильмы там, «Старуха», чё-то там рассказывал.
Ф: Он всё время был в сюжете.
К: Киноман?
Ф: Да, он больше, наверно, кино увлекался, чем музыкой.
К: ???
Ф: Не своей музыкой, не профессиональной… Я, допус-тим, разную музыку слушал, а он не бегал за этим.
С: У него даже нормального магнитофона не было.
Ф: Вот именно. Всё зависит от нашего окружения. У него был видеомагнитофон и телевизор, а магнитофон у него постоянно терялся. Он ему и не нужен был, по идее.
Я ещё помню… В 91 году я учился в музыкальной школе. И мой одноклассник, Лёха Чуулгаев, барабан-щик, учился вместе с Максом. И тоже увлекался му-зыкой, как он. А Макс в тот год начал серьёзно заниматься гитарой. И Лёха мне говорит: «Макс Бушин у нас такой есть. Сидит на табуретке, играет на гитаре на кухне по 8 часов в день»… Я потом уже спросил у него, так ли это было, и он сказал: да, по 6-8 часов в день... Мать приходила, выдирала его, чтобы он хотя бы поел.
С: Да, он даже не ел.
Ф: Мама ему еду приносила, ставила на кухне и спуска-лась в свою квартиру (этажом ниже – ред.). А он так и не притрагивался к еде… Бесполезно. Он занимался, пока пальцы не сдирались. Так он технику нарабатывал. Ему хватило года, чтобы играть Malmsteenа.
А потом снимал запилы всяких гитаристов, поставил пальцы. Постановка тоже у него своеобразная.
К: Под домбру?
Ф: Да. Гитаристы обычно попрямее пальцы ставят... И аппликатура из башни. Он мог играть тремя пальцами и не использовать мизинец долгое время. Потом вспоминал о нём и начинал всё прорабатывать снача-ла… Самоучка. Он успел быстро научиться и начать учить всех. Уже в 93-м он был готов работать «по фирме». Его надо было просто брать и увозить отсю-да. Если бы он уехал, он стал бы звездой мирового масштаба.
К: А хотел ли он этого, были ли у него какие-то мечты, стремления?
Ф: Он обычно это всё в коллективное уносил. Начинал говорить о чём-то своём, а заканчивал «И вот МЫ играем там с таким-то аппаратом…«. Любил общество очень… Он просто хотел играть в команде. И всё. В офигенной, пафосной группе с фирменным звуком и всеми условиями: рабочий режим, постоянные гаст-роли. Но это была совместная мечта… Мечта всей жизни.
К: Почему же он тогда не ехал в Москву, на Запад?
Ф: Ну, его, как правило, приглашали не как музыканта… Он этого не хотел, и ничего для этого не делал… Его приглашал его дядя, который ему очень помогал и це-нил его занятия. Но вот так получилось.
К: А как получилось, что Макс, который всегда говорил о группе, мечтал о совместном будущем, взял и ушел из неё, пошёл работать в кабак?
Ф: Он говорил об этом до 98-го, когда случился послед-ний кризис группы. Тогда не было лидера, все уже просто играли свои партии, не было внегрупповой жизни – никто вместе не тусовался. Все приходили на репетицию, косо посматривали друг на друга. Отношения портились. И потом, не появлялся новый ре-пертуар уже около двух лет. Играли всё время 7-8 вещей Макса, без вокалиста. И очень сложную техническую музыку. Это напрягало. Но я играл там, потому что уже видел в этом смысл своей жизни – играть музыку. А потом состав начал так быстро меняться, что ты уже не понимал, кто играет в группе.
Порой приходишь на репетицию, а там сидят какие-то люди, которые даже к музыке не причастны. Послед-ним таким человеком был Боб, который очень трудно понимал, что не нужно копаться в чём-то чужом. Он говорил, что надо делать такую музыку – приносил, пел свою песню. (Серёга смеётся) А Макс, как я уже говорил, не мог никому отказать. Он уже перестал быть лидером, просто играл свои партии и больше ничего не делал.
К: А раньше он писал все партии сам.
Ф: Да, все абсолютно, до ноточки. И мне даже, барабан-ные партии, что для гитаристов вообще китайская грамота обычно. Они этого просто не понимают…
Даже моя инициатива быть лидером не привела его в обычный режим. Он перестал заботиться о себе. Нуж-ны были деньги, и он пошёл не потому пути. Это обычно к этому и приводит – когда ты к 27 годам вдруг понимаешь, что ты вроде делал своё дело, а по-том перестал, и только сейчас понял, что идёшь по другой дороге. И тебе или трудно свернуть, или неохота. И тогда появляется суицид.
К: А ты, Серёга, когда начал с ним общаться?
С: В 97-м. Я приезжал к нему домой, он показывал мне какие-то партии, ноты, которые я потом разучивал… От него я многое узнал о гитаре, о звукоизвлечении. Я учился у него не только исполнительскому мастерству, но и ритму, метру… Где-то через год Макс предложил мне поиграть в «Sunrise» (до этого я играл в «Инсайте» и «Признаке Солнца»). Для меня это было – стимул такой и перспектива!
К: Ты был ритм-гитаристом в «Sunrise»?
С: Да, но всё равно долгое время я не мог играть, потому что для меня это было сложно. Они тогда играли бы-струю, техничную музыку. Я просто физически не мог.
Ф: Устал… (общий смех)
С: А потом начало что-то получаться. Но там попроще музыка стала, изменилась.
К: Это когда начали играть музыку Филиппа?
С: Да.
Ф: Я не грузился над этим, там можно было хоть что играть. Главное – не промахнуться мимо басовой ноты и аккорда.
К: Импровизации?
Ф: Я всегда надеялся и надеюсь до сих пор только на импровизационные качества музыканта. Я считаю, что в этом основной успех тех же «Led Zepellin» или, допустим, «Beatles». Как ни странно, «Beatles» — это чистая импровизация, запомненная с одного раза.
С: (опять очень неожиданно) Ещё он очень стеснительный был человек.
Ф: Купи мне, говорит, бутылку пива.
С: Сам суёт деньги. Купи, говорит, бутылочку пива. (все смеются) Да сам купи! – «Ну чё-ты, чё-ты!»
Ф: «Вон киоск»… Всё расскажет, покажет.
С: Пойдём, говорит, заходи. А сам снаружи стоит, ждёт.
Ф: Чудак, большой ребёнок.
Д: Есть ещё такое: когда человек живой, он подсознательно расценивается как соперник. Как только он умирает – он уже почти святой.
Ф: Его за это и уважают, что он тебе ничего не сделает. Такая психология у людей… Какой он был – он ушёл туда. Причём он так мало оставил, кроме записей музы-ки.
К: Меня ещё интересует ваше общение с Хиневичем.
Ф: Мы не были фанатами, просто ходили на праздники, два раза в год. Я раньше там учился, интересовался оккультной стороной. А пацанам вообще было впервой. Они играли хард и у них, кроме пива, никакого бога и не было… И красивых девочек. Хотели играть музыку, жить в красивых отелях. А я интересовался всеми этими познаниями… Макcу это было параллельно – так, для эрудиции.
Был даже момент, когда Хиневич дал нам тексты «Книги Перуна» на английском языке. Но ты сам знаешь, как у нас с вокалом было. Мы так и оставили эту затею.
Сергей Белоклоков —— барабанщик «Sunrise», «Коллекции Бабочек», «Клаксон Гам»... Сейчас играет с Лозовым и Беломоиным «для души».
Олег Лозовой — гитарист «Ночного бульвара», «Sunrise».
Саша Беломоин — в прошлом вокалист и автор текстов «КУ».
12.08.01г.
ДК Металлист
На вопросы,в основном, отвечал Сергей, а Олег и Саша слушали молча. Беломоин лишь раз открыл рот – затем, чтобы обругать свою бывшую группу. А Олег говорил ма-ло и тоже, что и предыдущие, поэтому интервью – в сокращённом варианте.
На снимке: «Sunrise» 93-го года.
К: Расскажи, как ты познакомился с Максом.
С: Помнится году в 89-ом... был такой Вадик Нагибин по прозвищу «Тятик»... (все трое смеются), вот он и привёл Макса к нам – мы тогда в ДК Звёздный ре-петировали. Макс пацан ещё был. Но зато играть уже тогда умел отлично.
А потом он свою группу организовал. В её состав входили Сергей Блинов, Юра Деревянкин, Виталя Аушев, Макс и покойный Слава Молчанов. Репетировали они в школе где-то по десятилетию. А со смертью Славы распались на года полтора.
К: Дальше ты привёл Макса и Юру к Тыненко и Фаусту и понеслось... А вообще, в каких отношениях вы были с Максом?
С: Дружили, конечно. Не так, чтобы не разлей вода, а так, дружеские отношения. Все друг друга понима-ли, потому что у всех свои тараканы.
К: А почему всё же разбежались все – чего-то не хватало тому «Sunrise»?
С: Много чего. И ума в том числе. Молодые были, много дури в голове...
На снимке: Белоклоков и Макс в «Метелице», 92 год.
Бродский говорил, что авторитетно анализировать самоубийство, говорит о причинах, к нему приведших, может только сам самоубийца. Не будем и мы мутить воду, пытаясь разобраться в причинах… Ты выбрал сам, куда и как ид-ти дальше – быть может, это правильный выбор для тебя. Но всё же, очень жаль…
Интервью брал КИНЕС КИЗИИТОВ